я здесь
я врядли в ближайшее время буду. Итак, новый рассказ.
Когда кошки поют…
Когда кошки поют…
Посвящается Муське,
моей самой любимой
и самой заботливой
кошке.
Все-таки Декарт был не прав, отказав зверям в душах. Таков эгоизм человека, что он позволил себе считать себя единственным и неповторимым. Но на каком праве он отказал животным в такой простой и драгоценной вещи, как душа? Кто ему это позволил, если дикое сердце так же, как и человеческое, способно на любовь и сострадание?
Кошки не умеют считать время. Они могут оценить лето, зиму, переходные состояния, но не время. Так и наша кошка была еще совсем молодой. Она не помнила, где родилась, но в кошачьей памяти котята как-то неуловимо связывались с запахом Сеня и темнотой. Она помнила, как развилась с соломинками, потом отрабатывала броски с нападения на едва подрастающих травинках. Помнила и о том, как в коготках появлялся неуловимый странный зуд, помогало от которого только царапанье стен, как из-за этого коготки вязли в старой древесине, и из-за этого было неприятно отдирать лапки от досок. Так же с тех пор она панически боялась детей – при одном только упоминании о них болели спина и хвост. Только о своей матери и о других котятах она ничего не помнила. Было потом и внезапно накатывающее озорство(/веселье/буйство), был и ужас, который накатывал так же неожиданно. Ужас и любопытство гнали ее изучать мир. Потом к этим чувствам прибавился еще и голод. Она получала еду у разных дачных домиков: то рыбки, то мяса, а иной раз и молочка перепадало – или даже сметанки… Но чаще все таки кошка ловила мышей, крыс и ящериц в лесу, а так же лазила по помойкам, ведь на дачах люди, а кто их поймет? Могут дать, а могут и пнуть, там может быть своя кошка жить или кот, а то и собака. Ночью же кошка сталкивалась с тем, что рыбные кости и все остальное съедобное, что она могла найти оставленным на компостных кучах у домов или лежащим на помойке если ежи, а нападать на них, как кошка проверила по настырности, чревато – лучше обойти стороной.
Видела кошка и снег – давно и раз в жизни. Она родилась осенью, и видимо, это был своеобразный прощальный «привет!» от зимы… В любой жизни наступают тяжелые времена, так случилось и в этой. Снег выпал вновь, стало холодно, и даже шерсть, выросшая недавно, более густая, чем летняя, не могла толком согреть. Особенно мерзли лапки и носик, но даже хуже было не это, а то, что дачники почти все исчезли. Мышей под снегом тало трудно ловить, птицы почти все куда-то улетели, а оставшихся поймать было не так-то просто – все больше злые вороны, и хоть ежи и впали в спячку, есть стало нечего.
Почти воя от голода, холода и непонятной боли, разрастающейся внутри, бедная кошка ходила от участка к участку, жалобно мяукая, и нигде ее не встречали. Сколько времени прошло – нельзя сказать. Для нашей кошки все слилось в одну сплошную борьбу за выживание, и она в этой борьбе проигрывала. Подумать только, по сути, в единственной по-настоящему важной борьбе… Холод терзал бедное кошачье тельце, сон стал страшным мучением, каждый раз грозя обернуться смертью. Непонятно от чего внутри страшно ломило и в ногах появилась слабость. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы однажды не случилось чудо: она услышала шаги и человеческие голоса.
- Колодец, гляди-ка ты, не замерз. – Сказал мужской грубый и недовольный голос. Такой может и ботинком ударить.
- И чего звонили? Не украли ведь ничего, да и красть-то нечего. – Ответил женский(скорее, пожилой, чем молодой) более добрый голос. А вот она может и угостить…
Тут кошка почти живо ощутила вкус свежей рыбки, например, плотвички. Как хрустят ее кости, плавники, какой вкус у ее внутренностей, какой вкус рыбьего мяса… Из последних сил кошка поднялась на ноги и, словно говоря: «Эй! Постойте! Я тут, умираю…», жалобно мяукнула. И побежала за обладателями голосов, двумя людьми, которые шли по воде. А потом еще раз мяукнула. И еще раз. И еще раз.
- Ладно, что с тобой поделаешь… - Откуда-то из далека донеслось до кошки. Это говорил тот, злой, но теперь в его голосе появилось что-то такое, от чего кошке стало тепло и хорошо, не смотря на мороз.
Чьи-то сильные руки подхватили ее и куда-то усадили, но кошка уже не противилась, а только свернулась потом в клубок, украв лапками нос, и сладко уснула.
Шел снег…
- Муся! – Гневный окрик бабушки.
Кошка, которую охватил азарт и незнакомое возбуждение, рванулась в другую комнату и с дивана ловко запрыгнула на шкаф, под самый потолок. Послышался хриплый смех дедушки, а кошка внимательно осматривала комнату, и ей тут и там чудились мышки и птички в почти любом движении вокруг.
- Мужа хочет. Надо таблеток купить. – Говорит бабушка, внося в комнату ароматно пахнущие поджаренные куриные окорока, под которыми еще шкворчало масло.У кожки аж заныло внутри, как ей захотелось есть.
- Мяу… – Невинно заявила она, спрыгивая с пыльного шкафа обратно на диван.
- Вот зассыха! – Смеясь, сказал дедушка, а она уже с урчанием устроилась у него на коленях.
- Муська! – Воскликнул на этот раз уже дед, спихивая ее с колен.
Кошка уже давно привыкла, что дедушка так переменчив: почти за мгновение он способен из ласкового и доброго стать строгим и агрессивным. К тому, что ее звали Муськой, она уже привыкла, и если говорили: «Муся!», значит обращаются к ней. Так получилось само собой.
- Му-усенька, тебя обижают? – Нежно спросила кошку бабушка, когда кошка залезла уже к ней на колени. Бабушка угостить могла.
- Вот зассыха! – С полу-негодованием и полуулыбкой повторил дед.
Насчет зассыхи дедушка был неправ. Так уж сложилось, что Муся никогда не справляла нужду вблизи людей – чувство беззащитности, а значит опасности, не давало ей покоя. Свои же «результаты» она уже давно привыкла закапывать. Кошки всегда отличались чистоплотностью… И когда в этой тесной квартире ей показали туалет, темную комнату, где была плошка с опилками(вернее, кошку там заперли, когда стало ясно, что она просится в туалет), инстинкты сработали так, что обвинение дедушки стало безосновательным. А потом кошка привыкла.
В своих спасителях Муся души не чаяла, она любила их, как котят, и ночью регулярно вылизывала их головы и руки – везде, словом, где могла дотянуться, но иногда, увлекшись, начинала вылизывать и одеяло, и матрац. А они брыкались совсем как котята! И потом кошка усыпляла их своим урчанием. С ее появлением приобретения в семье не закончились. Появился смешной теплый ящик, на котором было удобно лежать. Он постоянно говорил голосами разных людей(а то и вовсе непонятными голосами!)и что-то показывал. Бывало так, что кошка впадала в сладкую полудрему, и ее хвост безвольно спадал на экран, заслоняя изображение, и тогда вскоре дедушка ее окликал, будя кошку.
Иногда бабушка ложилась на ковер перед этим ящиком, который все называли телевизором, и, закину в руки за голову, начинала следить за изображением, то смеясь, то серьезно комментируя. Муська устраивалась тогда на живот к бабушке и делала вид, что блаженно спит, однако иногда водя ушками-локаторами из стороны в сторону, боясь что-то упустить. Это были молодые дедушка с бабушкой.
Иногда на кошку нападала странная активность, но потом ей давали молоко или мясо со странным привкусом, и эта активность пропадала. Шли года.
Летом семья ехала на дачу, и приезжал еще один человек. Он был ребенком, иногда жестокий, иногда ласковый. Что бы защитить себя, Мусе приходилось пускать в ход когти, а то и даже задние лапы, которыми она могла сильно поцарапать, но и его она тоже любила, и ночами вылизывала его так же, как дедушки или бабушку.
Теперь она редко уходила с участка, в основном, чтобы поохотится. Временами свою добычу(ту же мышку)она приносила «котятам». Когда дедушка, или бабушка, или их внук уходили далеко от участка, кошка следовала за ними и, жалобно мяукая, просила их скорее вернуться. Бедной заботливой кошке было страшно представить, что с любимыми котятами может что-то произойти. Иногда они становились жестоки и бросали в нее камни. Не понимая, за что, кошке приходилось возвращаться, громко мяукая и часто оборачиваясь.
Пару раз она беременела. Мертвых котят почти не было, и кошка тщательно ухаживала за остальными, вылизывала и кормила их от груди. Нежное кошачье сердце наполнялось радостью, и она ждала момента, когда можно будет достать своих котят на божий свет и показать их дедушке с бабушкой. Казалось, кошачья жизнь обрела смысл. Никогда еще кошка не была так счастлива…
А потом котята вдруг пропали. Ни с того, ни с сего. Просто в один день кошка пришла в тайник, где она их рожала, и не нашла ни одного. Сначала, еще не понимая, она как-то странно мяукнула, даже не жалобно, а прося: «Выходите…» Но никто не вышел. Тишина. Только запах еще остался…
Как в тумане, кошка медленно ходила везде, где могла пролезть, и призывно мяукала. В голове Муськи засела мысль, что, может, они разбрелись? Но никто к ней не выходил. Тогда кошка ушла из поселка искать в лес. Клещи и блохи не донимали ее, после того, как хозяева надели ей на шею странную черную резинку. Кошка пролезала через кусты и бурелом, залезла на помойку, даже вышла к воде – на пирс. Потом пошла вдоль берега, все так же жалобно, почти пища, мяукая, и… подальше в лес, у самой суши на поверхности воды колыхались четыре тельца со стеклянными широко открытыми глазами и маленькими ротиками. Четыре холодных пушистых тельца. Бело-рыжий – в отца, серо-черненький, тигровый и черный. Кошка жалобно мяукнула, достала из воды, постоянно отдергивая лапки от ее глади, котят и начала одного из них вылизывать. Но котята уже действительно были мертвы. Если бы кто-нибудь в этот момент взглянул на кошку, он бы сказал, что она плачет…
На некоторое время кошка пропала, но затем она вернулась к дедушке с бабушкой и начала тереться им о ноги и вылизывать их по ночам с еще большей любовью. Шло время. Лето сменялось зимой, а зима – летом.
Когда ребенок приехал впервые, ему было лет пять. По-началу кошка опасалась его, как и всех других детей, зная их жестокость, и иногда он действительно пугал ее, гонялся за ней, громко – невыносимо громко! – топоча, хватал за хвост… Муська, даром что дикая кошка, цапала ребенка в ответ зубами и когтями. Ребенок же все равно был счастлив.
Не смотря на откровенную жестокость ребенка к кошке, ее необъяснимо тянуло к нему, была какая-то особая до боли в груди материнская любовь к нему. Она приходила к ребенку ночами, внимательно смотрела на него, сидя рядом – на тумбочке, и тихо урчала, усыпляя его и нашептывая ему сладкие сны, полные тепла и нежности. Постепенно ребенок стал привыкать к кошке, перестал ее мучить, и уже через некоторое время кошка стала засыпать у него в ногах, а реже – у головы, продолжая все так же тихо и заливисто урчать.
Мальчик приезжал каждое лето, и иногда, не на долго, зимой. Это тоже стало привычным для кошки, влилось в колею ее жизни. Только когда ребенок уезжал, она всюду ходила и жалобно мяукала. Ей почему-то казалось, что он плавает где-то холодный в воде.
Шло время. Ребенок повзрослел, стал юношей и приезжал все реже, да и к кошке больше не был так ласков, словно забыв о ней. Это как-то странно укололо сердце кошки, и она только и могла, что всюду ходить за ним по пятам, защищая от бед.
Однажды давно соседская собака, Карат, загнала кошку под чей-то сарай с дровами, но та, защищая родных, сделала удивительное: она встала на задние лапы, угрожающе зашипела и, рисуя передними лапками две окружности, пошла на собаку. Ее глаза в темноте под сараем ярко сияли, отражая свет заходящего солнца, и собака, обомлев от изумления и страха, в буквальном смысле села на задние лапы! А кошка спокойно удалилась на свой участок. Но с тех пор собака уже изрядно постарела и появлялась на улице все реже и реже. Некогда злейший враг кошки, овчарка, уступил ей. Но и на кошке течение времени сильно сказалось: ее движения стали уже не столь легки, зрение и слух притупились, а кости и лапки наполнились смутно знакомой болью. Зимой эта боль только усиливалась. Понимая, что жить осталось не долго, кошка начала ласкать приютивших ее стариков особенно нежно, но те в последние месяцы стали как-то особенно молчаливы и задумчивы. И ребенок больше не приезжал.
И тут внезапно дедушка исчез. Кошка, обезумев от горя, не выдержала и просто горько мяукала на груди бабушки, но та лежала и молчала, не двигаясь. Откуда-то кошка знала, что ее любимый котенок умер и больше не вернется. Это была зима.
Еды в доме стало меньше, и кошка голодала. Сколько раз она подбегала к бабушке с вопросительным урчанием и хвостом-«вопросом», но та откликалась лишь очень не скоро. С тяжелым вздохом она поднималась с кровати и медленно-медленно шла, налить кошке в миску простокваши и манной кашки – в другую плошку, но рыбы или мяса больше не было. Как и денег на их покупку или сил – на поимку. Кошка отчаянно терлась о ноги бабушки, мурлыкала, но та лишь грустно вздыхала и качала головой. В глазах бабушки стояли слезы.
Так и тянулись дни, и вот наступило лето. Все это время кошка спала на груди у бабушки, чувствуя, как они обе безвозвратно стареют, и тихо так, по-своему, по-кошачьему, успокаивала бабушку, нежно урча и согревая своим хрупким изголодавшим тельцем. Но вот в неутомимой раньше кошке вновь вспыхнула искра прежней жизнерадостности: она вновь забегала по тихой запыленной квартире, громко мяукая, носилась по лежащей бабушке, вызывая тихий слабый старческий смех, и отчаянно просилась на дачу. Но не дачу ее никто не вез. Постепенно радостные мурлыканья кошки сменились обиженными и разочарованными... Так однажды она встала у кровати бабушки, жалобно мяукая, и вдруг до ее носа донесся совершенно специфический аромат: так пахнет смерть.
Не помня себя, кошка вскочила на грудь бабушки и, озабоченно мурлыкая, начала поклевывать своим прохладным носиком бабушкину щеку, но уловив слабое, словно спящее, дыхание, улеглась на шее своего единственного оставшегося котенка и нежно-нежно заурчала, как будто пела, и песнь ее была так прекрасна, что бабушка, заплакав, начала подпевать кошке, сбиваясь, прерываясь на слабый кашель, она урчала вместе с кошкой сквозь сон смерти о любви и тепле. Их дивное пение длилось целую вечность, но в какой-то момент бабушка замолчала. Доведя руладу до конца, он сделала слабый вдох, поцеловала кошку в лобик и, как той показалось, улыбнулась.
Кошка же пела еще очень долго, забыв обо всем, кроме любви к этим людям, спасшим и согревшим ее, и откуда-то сверху, словно подпевая ей, лился мягкий женский голос, вкрадчиво переплетаясь с мужским, почти старческим, под ритмы джаза. «Близость тебя»…
16 августа
2007 г.
Когда кошки поют…
Когда кошки поют…
Посвящается Муське,
моей самой любимой
и самой заботливой
кошке.
Все-таки Декарт был не прав, отказав зверям в душах. Таков эгоизм человека, что он позволил себе считать себя единственным и неповторимым. Но на каком праве он отказал животным в такой простой и драгоценной вещи, как душа? Кто ему это позволил, если дикое сердце так же, как и человеческое, способно на любовь и сострадание?
Кошки не умеют считать время. Они могут оценить лето, зиму, переходные состояния, но не время. Так и наша кошка была еще совсем молодой. Она не помнила, где родилась, но в кошачьей памяти котята как-то неуловимо связывались с запахом Сеня и темнотой. Она помнила, как развилась с соломинками, потом отрабатывала броски с нападения на едва подрастающих травинках. Помнила и о том, как в коготках появлялся неуловимый странный зуд, помогало от которого только царапанье стен, как из-за этого коготки вязли в старой древесине, и из-за этого было неприятно отдирать лапки от досок. Так же с тех пор она панически боялась детей – при одном только упоминании о них болели спина и хвост. Только о своей матери и о других котятах она ничего не помнила. Было потом и внезапно накатывающее озорство(/веселье/буйство), был и ужас, который накатывал так же неожиданно. Ужас и любопытство гнали ее изучать мир. Потом к этим чувствам прибавился еще и голод. Она получала еду у разных дачных домиков: то рыбки, то мяса, а иной раз и молочка перепадало – или даже сметанки… Но чаще все таки кошка ловила мышей, крыс и ящериц в лесу, а так же лазила по помойкам, ведь на дачах люди, а кто их поймет? Могут дать, а могут и пнуть, там может быть своя кошка жить или кот, а то и собака. Ночью же кошка сталкивалась с тем, что рыбные кости и все остальное съедобное, что она могла найти оставленным на компостных кучах у домов или лежащим на помойке если ежи, а нападать на них, как кошка проверила по настырности, чревато – лучше обойти стороной.
Видела кошка и снег – давно и раз в жизни. Она родилась осенью, и видимо, это был своеобразный прощальный «привет!» от зимы… В любой жизни наступают тяжелые времена, так случилось и в этой. Снег выпал вновь, стало холодно, и даже шерсть, выросшая недавно, более густая, чем летняя, не могла толком согреть. Особенно мерзли лапки и носик, но даже хуже было не это, а то, что дачники почти все исчезли. Мышей под снегом тало трудно ловить, птицы почти все куда-то улетели, а оставшихся поймать было не так-то просто – все больше злые вороны, и хоть ежи и впали в спячку, есть стало нечего.
Почти воя от голода, холода и непонятной боли, разрастающейся внутри, бедная кошка ходила от участка к участку, жалобно мяукая, и нигде ее не встречали. Сколько времени прошло – нельзя сказать. Для нашей кошки все слилось в одну сплошную борьбу за выживание, и она в этой борьбе проигрывала. Подумать только, по сути, в единственной по-настоящему важной борьбе… Холод терзал бедное кошачье тельце, сон стал страшным мучением, каждый раз грозя обернуться смертью. Непонятно от чего внутри страшно ломило и в ногах появилась слабость. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы однажды не случилось чудо: она услышала шаги и человеческие голоса.
- Колодец, гляди-ка ты, не замерз. – Сказал мужской грубый и недовольный голос. Такой может и ботинком ударить.
- И чего звонили? Не украли ведь ничего, да и красть-то нечего. – Ответил женский(скорее, пожилой, чем молодой) более добрый голос. А вот она может и угостить…
Тут кошка почти живо ощутила вкус свежей рыбки, например, плотвички. Как хрустят ее кости, плавники, какой вкус у ее внутренностей, какой вкус рыбьего мяса… Из последних сил кошка поднялась на ноги и, словно говоря: «Эй! Постойте! Я тут, умираю…», жалобно мяукнула. И побежала за обладателями голосов, двумя людьми, которые шли по воде. А потом еще раз мяукнула. И еще раз. И еще раз.
- Ладно, что с тобой поделаешь… - Откуда-то из далека донеслось до кошки. Это говорил тот, злой, но теперь в его голосе появилось что-то такое, от чего кошке стало тепло и хорошо, не смотря на мороз.
Чьи-то сильные руки подхватили ее и куда-то усадили, но кошка уже не противилась, а только свернулась потом в клубок, украв лапками нос, и сладко уснула.
Шел снег…
- Муся! – Гневный окрик бабушки.
Кошка, которую охватил азарт и незнакомое возбуждение, рванулась в другую комнату и с дивана ловко запрыгнула на шкаф, под самый потолок. Послышался хриплый смех дедушки, а кошка внимательно осматривала комнату, и ей тут и там чудились мышки и птички в почти любом движении вокруг.
- Мужа хочет. Надо таблеток купить. – Говорит бабушка, внося в комнату ароматно пахнущие поджаренные куриные окорока, под которыми еще шкворчало масло.У кожки аж заныло внутри, как ей захотелось есть.
- Мяу… – Невинно заявила она, спрыгивая с пыльного шкафа обратно на диван.
- Вот зассыха! – Смеясь, сказал дедушка, а она уже с урчанием устроилась у него на коленях.
- Муська! – Воскликнул на этот раз уже дед, спихивая ее с колен.
Кошка уже давно привыкла, что дедушка так переменчив: почти за мгновение он способен из ласкового и доброго стать строгим и агрессивным. К тому, что ее звали Муськой, она уже привыкла, и если говорили: «Муся!», значит обращаются к ней. Так получилось само собой.
- Му-усенька, тебя обижают? – Нежно спросила кошку бабушка, когда кошка залезла уже к ней на колени. Бабушка угостить могла.
- Вот зассыха! – С полу-негодованием и полуулыбкой повторил дед.
Насчет зассыхи дедушка был неправ. Так уж сложилось, что Муся никогда не справляла нужду вблизи людей – чувство беззащитности, а значит опасности, не давало ей покоя. Свои же «результаты» она уже давно привыкла закапывать. Кошки всегда отличались чистоплотностью… И когда в этой тесной квартире ей показали туалет, темную комнату, где была плошка с опилками(вернее, кошку там заперли, когда стало ясно, что она просится в туалет), инстинкты сработали так, что обвинение дедушки стало безосновательным. А потом кошка привыкла.
В своих спасителях Муся души не чаяла, она любила их, как котят, и ночью регулярно вылизывала их головы и руки – везде, словом, где могла дотянуться, но иногда, увлекшись, начинала вылизывать и одеяло, и матрац. А они брыкались совсем как котята! И потом кошка усыпляла их своим урчанием. С ее появлением приобретения в семье не закончились. Появился смешной теплый ящик, на котором было удобно лежать. Он постоянно говорил голосами разных людей(а то и вовсе непонятными голосами!)и что-то показывал. Бывало так, что кошка впадала в сладкую полудрему, и ее хвост безвольно спадал на экран, заслоняя изображение, и тогда вскоре дедушка ее окликал, будя кошку.
Иногда бабушка ложилась на ковер перед этим ящиком, который все называли телевизором, и, закину в руки за голову, начинала следить за изображением, то смеясь, то серьезно комментируя. Муська устраивалась тогда на живот к бабушке и делала вид, что блаженно спит, однако иногда водя ушками-локаторами из стороны в сторону, боясь что-то упустить. Это были молодые дедушка с бабушкой.
Иногда на кошку нападала странная активность, но потом ей давали молоко или мясо со странным привкусом, и эта активность пропадала. Шли года.
Летом семья ехала на дачу, и приезжал еще один человек. Он был ребенком, иногда жестокий, иногда ласковый. Что бы защитить себя, Мусе приходилось пускать в ход когти, а то и даже задние лапы, которыми она могла сильно поцарапать, но и его она тоже любила, и ночами вылизывала его так же, как дедушки или бабушку.
Теперь она редко уходила с участка, в основном, чтобы поохотится. Временами свою добычу(ту же мышку)она приносила «котятам». Когда дедушка, или бабушка, или их внук уходили далеко от участка, кошка следовала за ними и, жалобно мяукая, просила их скорее вернуться. Бедной заботливой кошке было страшно представить, что с любимыми котятами может что-то произойти. Иногда они становились жестоки и бросали в нее камни. Не понимая, за что, кошке приходилось возвращаться, громко мяукая и часто оборачиваясь.
Пару раз она беременела. Мертвых котят почти не было, и кошка тщательно ухаживала за остальными, вылизывала и кормила их от груди. Нежное кошачье сердце наполнялось радостью, и она ждала момента, когда можно будет достать своих котят на божий свет и показать их дедушке с бабушкой. Казалось, кошачья жизнь обрела смысл. Никогда еще кошка не была так счастлива…
А потом котята вдруг пропали. Ни с того, ни с сего. Просто в один день кошка пришла в тайник, где она их рожала, и не нашла ни одного. Сначала, еще не понимая, она как-то странно мяукнула, даже не жалобно, а прося: «Выходите…» Но никто не вышел. Тишина. Только запах еще остался…
Как в тумане, кошка медленно ходила везде, где могла пролезть, и призывно мяукала. В голове Муськи засела мысль, что, может, они разбрелись? Но никто к ней не выходил. Тогда кошка ушла из поселка искать в лес. Клещи и блохи не донимали ее, после того, как хозяева надели ей на шею странную черную резинку. Кошка пролезала через кусты и бурелом, залезла на помойку, даже вышла к воде – на пирс. Потом пошла вдоль берега, все так же жалобно, почти пища, мяукая, и… подальше в лес, у самой суши на поверхности воды колыхались четыре тельца со стеклянными широко открытыми глазами и маленькими ротиками. Четыре холодных пушистых тельца. Бело-рыжий – в отца, серо-черненький, тигровый и черный. Кошка жалобно мяукнула, достала из воды, постоянно отдергивая лапки от ее глади, котят и начала одного из них вылизывать. Но котята уже действительно были мертвы. Если бы кто-нибудь в этот момент взглянул на кошку, он бы сказал, что она плачет…
На некоторое время кошка пропала, но затем она вернулась к дедушке с бабушкой и начала тереться им о ноги и вылизывать их по ночам с еще большей любовью. Шло время. Лето сменялось зимой, а зима – летом.
Когда ребенок приехал впервые, ему было лет пять. По-началу кошка опасалась его, как и всех других детей, зная их жестокость, и иногда он действительно пугал ее, гонялся за ней, громко – невыносимо громко! – топоча, хватал за хвост… Муська, даром что дикая кошка, цапала ребенка в ответ зубами и когтями. Ребенок же все равно был счастлив.
Не смотря на откровенную жестокость ребенка к кошке, ее необъяснимо тянуло к нему, была какая-то особая до боли в груди материнская любовь к нему. Она приходила к ребенку ночами, внимательно смотрела на него, сидя рядом – на тумбочке, и тихо урчала, усыпляя его и нашептывая ему сладкие сны, полные тепла и нежности. Постепенно ребенок стал привыкать к кошке, перестал ее мучить, и уже через некоторое время кошка стала засыпать у него в ногах, а реже – у головы, продолжая все так же тихо и заливисто урчать.
Мальчик приезжал каждое лето, и иногда, не на долго, зимой. Это тоже стало привычным для кошки, влилось в колею ее жизни. Только когда ребенок уезжал, она всюду ходила и жалобно мяукала. Ей почему-то казалось, что он плавает где-то холодный в воде.
Шло время. Ребенок повзрослел, стал юношей и приезжал все реже, да и к кошке больше не был так ласков, словно забыв о ней. Это как-то странно укололо сердце кошки, и она только и могла, что всюду ходить за ним по пятам, защищая от бед.
Однажды давно соседская собака, Карат, загнала кошку под чей-то сарай с дровами, но та, защищая родных, сделала удивительное: она встала на задние лапы, угрожающе зашипела и, рисуя передними лапками две окружности, пошла на собаку. Ее глаза в темноте под сараем ярко сияли, отражая свет заходящего солнца, и собака, обомлев от изумления и страха, в буквальном смысле села на задние лапы! А кошка спокойно удалилась на свой участок. Но с тех пор собака уже изрядно постарела и появлялась на улице все реже и реже. Некогда злейший враг кошки, овчарка, уступил ей. Но и на кошке течение времени сильно сказалось: ее движения стали уже не столь легки, зрение и слух притупились, а кости и лапки наполнились смутно знакомой болью. Зимой эта боль только усиливалась. Понимая, что жить осталось не долго, кошка начала ласкать приютивших ее стариков особенно нежно, но те в последние месяцы стали как-то особенно молчаливы и задумчивы. И ребенок больше не приезжал.
И тут внезапно дедушка исчез. Кошка, обезумев от горя, не выдержала и просто горько мяукала на груди бабушки, но та лежала и молчала, не двигаясь. Откуда-то кошка знала, что ее любимый котенок умер и больше не вернется. Это была зима.
Еды в доме стало меньше, и кошка голодала. Сколько раз она подбегала к бабушке с вопросительным урчанием и хвостом-«вопросом», но та откликалась лишь очень не скоро. С тяжелым вздохом она поднималась с кровати и медленно-медленно шла, налить кошке в миску простокваши и манной кашки – в другую плошку, но рыбы или мяса больше не было. Как и денег на их покупку или сил – на поимку. Кошка отчаянно терлась о ноги бабушки, мурлыкала, но та лишь грустно вздыхала и качала головой. В глазах бабушки стояли слезы.
Так и тянулись дни, и вот наступило лето. Все это время кошка спала на груди у бабушки, чувствуя, как они обе безвозвратно стареют, и тихо так, по-своему, по-кошачьему, успокаивала бабушку, нежно урча и согревая своим хрупким изголодавшим тельцем. Но вот в неутомимой раньше кошке вновь вспыхнула искра прежней жизнерадостности: она вновь забегала по тихой запыленной квартире, громко мяукая, носилась по лежащей бабушке, вызывая тихий слабый старческий смех, и отчаянно просилась на дачу. Но не дачу ее никто не вез. Постепенно радостные мурлыканья кошки сменились обиженными и разочарованными... Так однажды она встала у кровати бабушки, жалобно мяукая, и вдруг до ее носа донесся совершенно специфический аромат: так пахнет смерть.
Не помня себя, кошка вскочила на грудь бабушки и, озабоченно мурлыкая, начала поклевывать своим прохладным носиком бабушкину щеку, но уловив слабое, словно спящее, дыхание, улеглась на шее своего единственного оставшегося котенка и нежно-нежно заурчала, как будто пела, и песнь ее была так прекрасна, что бабушка, заплакав, начала подпевать кошке, сбиваясь, прерываясь на слабый кашель, она урчала вместе с кошкой сквозь сон смерти о любви и тепле. Их дивное пение длилось целую вечность, но в какой-то момент бабушка замолчала. Доведя руладу до конца, он сделала слабый вдох, поцеловала кошку в лобик и, как той показалось, улыбнулась.
Кошка же пела еще очень долго, забыв обо всем, кроме любви к этим людям, спасшим и согревшим ее, и откуда-то сверху, словно подпевая ей, лился мягкий женский голос, вкрадчиво переплетаясь с мужским, почти старческим, под ритмы джаза. «Близость тебя»…
16 августа
2007 г.
@темы: Творчество (свое)