Мое метро, моя жизнь и моя свобода. Мое метро, моя жизнь и моя свобода. Можно еще двести раз про себя повторить. Будет легче. Лучше и безнадежно легче от того, что это и правда так. И так, мое метро, моя жизнь и моя свобода.
Мое метро.
Подъехал поезд и разноцветная, многорукая, многолапая жадная толпа рванула в распахнувшиеся двери. Толпа очень сильная и очень жадная. Она пробьется сквозь любые преграды между ней и створками дверей поезда. И возьмет с собой все, что окажется у нее на пути. Она без жалости хватает любого проходящего мимо человека и запихивает его метро, а потом заставляет его поверить, что это ему и правда нужно. Потому что все так делают. И все тоже были пойманы этой толпой. Толпа хитра и многолика. Порой и сам не замечаешь, как оказываешься в ней.
Но это не страшно. Мне не страшно. Мое метро. Моя жизнь. Моя свобода.
Разношерстая толпа даже не замечает, когда припадаешь к ее шее. Толпа хитра, коварна и беспощадна. Но она слепа. И она не заметит укуса в шею.
Моя жизнь. Я припал к шее какой-то девушки в красном платье, поверх которого было небрежно надето пальто. Красивое пальто, оно приятно щекотало мне щеку, когда я на долю мгновения припал к ее шее. Интересно, ее целовали в шею, когда она была в этом пальто? Или это только я знаю, какое оно нежное, это пальто?
Завтра она умрет от сердечного приступа. А послезавтра она проснется другим человеком. Это правильно, что бы понять жизнь, нужно сначала умереть. Хотя бы один раз. Моя жизнь.
И вот теперь я играю в сложную и затейливую игру с толпой, питаясь ей, но не привлекая ее внимания. Толпа жестока. Она прихлопнет меня и не заметит. Просто раздавит. Столкнет под поезд. Но толпа непредсказуема, поэтому она может и по-другому со мной расправится. Но я не привлеку ее внимания. Я аккуратен. Моя свобода.
Кто-то что-то у меня спросил. Не понимаю. Человеческая речь такая затейливая, смешная и непонятная… Я помню, как я своей девушке, когда только изменился, такой же как я, говорил что-то…Она слушала меня и смеялась. До слез, до хрипоты. И ни слова моего не понимала. Просто ей было смешно слушать разговор, как я с умным видом впариваю какую-то очередную ничего не значащую туфту.
Я ей пишу: «Дура, чего ты смеешься, ты же ничего не понимаешь?»
Я же тогда был совсем новеньким…
А она и отвечает мне: «Я понимаю, что это смешно. Разве нужно что-то еще?»
Я останавливаюсь и начинаю ржать. Просто смеяться и смеяться…Толпа хмурится, недовольно косится на меня и старается обходить стороной. Это смешно. Нет, правда!
Не прекращая смеяться, я впиваюсь зубами еще в шею какой-то красотки. Смешно, я ей шею прокусываю, стараюсь, а она и не замечает.
Внезапно мои губы прилипают к какому-то металлу. Цепочка. Ну да, точно. Меня предупреждали. Ха-ха, смешно.
Губы иссыпаются в прах, который ручейком стекал на платье красотки, а она ничего не замечала. Заметит дома стиральная машинка. Так всегда. Наши вещи, ведь, замечают не в пример больше, чем мы. Потому что они не составляют никаких ИМХО об это мире и о каком-либо другом. Правильно, наверное.
Рассыпаться начали щеки. Мелкий-мелкий прах серебряным водопадом падал на оголенные плечи девушки…
Как иронично—просто взять и умереть. Отличная шутка, как раз в моем духе.
Просто взять и умереть от того, что какая-то молодая и смазливая девица решила покрасоваться своей серебряной цепочкой с распятием. Изумительная, право, шутка! Браво, маэстро! Ну что вы! Я ничего особого и не делал!
Челюсть рассыпается, я наконец-то отлип от девушки и стою в потоке толпы, рассыпаюсь. Рассыпаюсь и ржу. Пытаюсь ржать. Гениальная шутка.
Толпа внимания не обращает, да и зачем обращать внимание на хохочущего мертвеца?