/завуалированный спор о бытие, образный и непростой, четно говоря/
Чаепитие с претензией на вечность
Вокруг синие стены, мелодично дрожат голоса – эхо мысли на поверхность барабанной перепонки. Везде вокруг синие стены: мир преобразился в Мировой океан под прямым углом к земле, но не течет вниз, а мелодично дрожит светом и тенью. Перелив от темного к светлому в перспективе – открытие рта, затем идет мысль, и рот закрывается.
И посреди всего этого чай. Чай в стаканах, в тарелках, в банках варенья, с глазах и в мыслях. И в словах. Из мыслей и банок варенья чай отправляется в рот, как анти-мысль, отрицающее наличие смысла в хотя бы том же Мировом океане.
Чаепитие есть научный спор пустоты с непустотой, сущего, так сказать, и несущего, где однако жемило переливы от темного к светлому сменяются переливами им обратными, как стеснительно плещется под настойчивым светом люстры чайная гладь в сжатых ладонях, лодочкой поднесенных ко рту. Ведь, по сути-то, чем хуже лодочки наполненной пустотой и движущейся в синеве стен вокруг, лодочка, наполненная этой синевой (а вернее, коричненвой) в пустоте?
Переливы светотени в пустоте не так незаметны, как в суете, но более постоянны и однозначно неудачны, потому что это не материя отрицает нематерию, но нематерия опровергает материю, по сути являясь лишь тенью от света, изнанкой синих стен, впрочем, тоже синей.
И человек, как утопленник, на фоне перенаселения мира влагой, утопает в чае или в яде, как Гертруда из Гамлета. Вам омлет? – А откуда? – «Не пей вина, Гертруда!». И посреди всего этого светопреставления хочется сложить хочется сложить ладони железной флейтой без дырок (а проще говоря, арматурой) и сыграть Шутку Баха. Это будет изящно и глупо. А впрочем, нам того и надо. И еще немного чая за умным (заумным) разговором. И так два раза, по тысячи за раз – на юбилей от н.э. Это будет изящно, как тупой клюв дятла – носик чайника.
И еще вокруг мелодично дрожат синие стены, так же участвуя в споре.