Ориентируюсь по картам, перекрестных вызовов мозжечка маршруты - к королям и дамам - прокладываю, меняя на все свой взгляд. Все - на другой чаше лежит мой глаз. В моем глазе все - что весит больше? Кладу ладонь на чашу, голосуя за себя. Вот он - перед вечностью мой козырь.
Пора закуривать сигару и улыбаться, глядя в далекий закат, в такой родной за-горизонт... Как будто рухнула смердящая каменная стена между мой и дорогой, которая ведет меня и всех моих близких к счастью, сдалось страшное препятствие. И это был трудный бой, для многих, который длился слишком долго. И последний Страх отступил. Теперь вперед, к Успеху.
Каково небо в моем мире? Оно заполнено огнем. Огонь выпадает из облаков плазмы вниз и стекает в лужи бензина, вызывая трещины на столь неподвижно-изменчивом асфальте, в моем мире пламя стачивает камень. Шашлыки делают на льду, едят дырявыми зубами странные растения. Бесшумные вспышки темноты ознаменуют собой конец дождя, нехватку энергии в бледных телах тли, поедающей разумные травы, застроившие всю Землю бункерами. А тлю эту разводят маленькие муравьи, хозяева этого мира, так прекрасно понимающие друг друга, так прекрасно организованные...
... а сегодня мы пели на стаканах, наполненных водой, неземные вещи. И свет очаровательно согревал из нашего гнездышка утопающую в ночи улицу, утопающих в суете водителей абстрактных автомобилей.
Что ж, Она звала его каждый вечер, и Он приходил, Он дарил ей теплые сны о покое и нежности, и уходил с теплом в груди. Такова была его работа. Он просто ходил к разным людям и дарил им теплые сны, которые лечили от одиночества. Он дарил им сны о темноте, где все рядом, где все души проникают друг в друга, сны о блаженстве. Он приходил к банкирам и дворникам, Он пил с ними чай и был вежлив и обходителен, но к ней Он ходил чаще, чем к другим. Его любили все, и этой любовью каждый стремился его скорее подкупить, чем любил действительно. Так они надеялись, что Он станет приходить к ним чаще. А Она его просто звала. И Он отвечал. Он очень любил дождь. Он очень любил солнце, ветер, вьюгу, мороз, жару… Все ему казалось удивительным и необычным, Он любил все вокруг, дарил всему тепло, которое нес в себе, а Она любила его. Она подошла к нему в метро, с плакатом на груди: «Обнимите меня!», и с той самой чарующе-робкой улыбкой взглянула на него. А Он обнял ее и полетел из шахты на улицу, и оставил в кафе с чашкой чая. Так они и познакомились. Она его звала, а Он дарил ей сны о мирах, где нет одиночества. Он любил ее, но любил Он так, как иные улыбаются, любил искренне, но мимолетно. Он целовал ее в уголки губ, и Она жмурилась от рвущегося восторга, а потом Он растворялся, оставляя запах утреннего тумана. А Она, прикрыв глаза, вдыхала аромат, напоминавший ей о лесной росе и невероятно розовых небесах. Она была девушкой, которую за ее смешливую легкость с нежной иронией называли ребенком. Она и была ребенком, сущим ребенком, и что бы Она ни делала, это было весело, как бывает только у детей. Она визжала и прыгала, когда была счастлива, Она хлопала в ладоши, когда чувствовала в восторг, Она пищала от радости, и ее любили все, кто знал ее. Она дарила всем окружающим ее людям какую-то особую возвышенность, когда испытываешь трепет от восхищения всем вокруг. Рядом с ней каждый забывал о своих бесконечных проблемах и душевных печалях. Она никогда не касалась земли, всегда летая на несколько миллиметров выше ее уровня, Она скорее бегала вприпрыжку, чем бегала, и смех ее очень густо отдавался в самых глубинах человеческого сердца – чисто и искренне. И Она постоянно думала о Нем, Она просила его быть с Ней, а они пили вместе чай. Чай клубился в кружках молочной завесой и обволакивал всю комнату, сквозь нее то и дело пробивались мистические всполохи, Он рассказывал о перышке птенца, которое медленно-медленно кружится в воздухе, падая вниз, Он рассказывает о прохожем, который внезапно остановился и начал смотреть, не отрываясь, на небо, пока не наступила ночь, о розовой лилии, аккуратно положенной на решетку вентиляции эскалатора в метро, а Она его заворожено слушает. Он говорил-говорил, и изо рта его вырывался утренний туман, и даже немного рассветного солнца. Они часто были вдвоем, почти все его свободное от работы время, и люди постоянно их видели вместе. Иногда окружающим казалось, что у него на спине тонкие золотистые крылья, а иногда, что от него пахнет звездами. Но разве могут звезды пахнуть? Падающими звездами и еще езагаданными мечтами. Он утверждал, что звезды на небе шуршат, а Она ему не верила и смеялась до слез, но это были счастливые слезы. И никто вокруг не был одинок… Она спала на его груди, и виделась ей бесконечная теплая тьма, в которой горят белые звезды-искорки, и что Она – душа, которая раскинулась еще дальше, чем есть эта темнота, и что рядом много других души, и они проникают в Нее, а Она в них, и это былобесконечным ликованием. Он, смеясь, говорил, что пустота есть наполненность, и вокруг все не состоит в основном из пустоты, а проникнуто Богом, а Она лежала на кровати, положив свою голову на его грудь и сладко дремала. Но однажды один бизнесмен захотел поймать его, захотел избавиться от одиночества, терзавшего его с самого рождения – одиночества, которое не страх темноты или пустоты, не страх отсутствия людей, не боязнь смерти, а именно одиночество само по себе, гнетущее и тяжелое. Когда Он дарил сны бизнесмену, тот приказал следить за Ним, и вышел на Нее. Когда они встретились, их обступили разные люди, нанятые потускневшим бизнесменом, эти люди хотели поймать Ее и выпытать у него секрет чудного целительства. Но те двое даже не заметили окружения, а только целовались и крепко обнимались, не желая терять друг друга ни на мгновение, глядя с невыразимой нежностью друг другу в глаза. Небо над ними было чисто синим, но внезапно пошел дождь. Окружившие за пеленой дождя исчезли, и исчезло еще полгорода – и дома, и люди. А дожди лили еще два месяца и вымыли почти весь город, и Он так и остался у Нее. Такая была тогда осень.